Владимир Высоцкий "Космонавту"

Ю. Гагарину

Я первый смерил жизнь
                                        обратным счётом,
Я буду беспристрастен и правдив:
Сначала кожа выстрелила потом
И задымилась, поры разрядив.

Я затаился и затих. И замер.
Мне показалось – я вернулся вдруг
В бездушье безвоздушных
                                              барокамер
И в замкнутые петли центрифуг.


Сейчас я стану недвижим и грузен,
И погружён в молчанье. А пока
Меха и горны всех газетных кузен
Раздуют это дело на века.

Хлестнула память, как кнутом,
                                                    по нервам,
В ней каждый образ был
                                          неповторим:
Вот мой дублёр,
                           который мог быть первым,
Который смог впервые стать вторым.

Пока что на него не тратят шрифта:
Запас заглавных букв – на одного.
Мы вместе с ним прошли
                                           весь путь до лифта,
Но дальше я поднялся без него.

Вот тот, который прочертил орбиту,
При мне его в лицо не знал никто.
Всё мыслимое
                         было им открыто
И брошено горстями в решето.

И словно из-за дымовой завесы,
Друзей явились лица и семьи.
Они все скоро на страницах
                                               прессы
Расскажут биографии свои.

Их вех, с кем вёл я
                                доброе соседство,
Свидетелями выведут на суд.
Обычное моё босое детство
Обуют и в скрижали занесут.

Чудное слово «Пуск!» –
                                         подобье вопля – 
Возникло и нависло надо мной.
Недобро, глухо заворчали сопла
И сплюнули расплавленной слюной.

И пламя мыслей вихрем чувств
                                                     задуло,
И я не смел или забыл дышать.
Планета напоследок притянула,
Прижала, не желая отпускать.

И килограммы превратились
                                                 в тонны,
Глаза, казалось, вышли из орбит,
И правый глаз впервые удивлённо
Взглянул на левый,
                                веком не прикрыт.

Мне рот заткнул – не помню –
                                          крик ли? Кляп ли?
Я рос из кресла, как с корнями пень.
Вот сожрала всё топливо до капли
И отвалилась первая ступень.

Там надо мной сирены голосили 
Не знаю –  хороня или храня. 
А здесь надсадно двигатели взвыли
И из объятий вырвали меня.

Приборы на земле угомонились,
Вновь чередом своим пошла весна.
Глаза мои на место возвратились,
Исчезли перегрузки. Тишина.

Эксперимент вошёл в другую фазу, – 
Пульс начал реже в датчики стучать.
Я в ночь влетел, минуя вечер,
                                                   сразу – 
И получил команду отдыхать.

Я шлем скафандра положил
                                                на локоть,
Изрек про самочувствие своё.
Пришла такая приторная лёгкость,
Что даже затошнило от неё.

Шнур микрофона
                               словно в петли свился,
Стучались в рёбра лёгкие, звеня.
Я на мгновенье
                           сердцем подавился, – 
Оно застряло в горле у меня.

Я отдал рапорт весело, на совесть,
Разборчиво и очень делово.
Я думал: вот она и невесомость,
Я вешу нуль – так мало, ничего!..

И стало тесно голосам в эфире,
Но Левитан ворвался,
                                     как в спортзал,
И я узнал, что я впервые в мире
В Историю «поехали!» сказал.
Источник